Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Рябина? — удивилась Вика. — Это точно?
— Точно. У меня дома книжка есть про все деревья. Даже про пальмы.
— Ты что — любишь читать?
— Люблю. У меня миллион книг. А еще «Мурзилки», «Веселые картинки».
— Молодец, что любишь читать, — похвалила Вика.
И эта такая обычная вроде бы похвала вдруг вогнала Кузю в краску.
— Ты в каком классе учишься?
— В первом.
— Вот и правда молодец. В первом классе, а уже любишь читать. Наверное, отличник?
Кузина правдивая натура не позволила ему хотя бы промолчать:
— Нет, не отличник: я рисую плохо.
Но Вику это не обескуражило:
— Подумаешь. Ты разве художником будешь? Может, ты будешь летчиком. Я, например, тоже не умею рисовать, ну и что такого? Все равно я буду балериной.
— А я стражем природы, — сказал Кузя.
— Что такое страж природы? — заинтересовалась Вика.
Кузя стал объяснять.
Вике явно было интересно с ним. Они еще долго разговаривали, и, когда Кузя пришел наконец домой, Оксана поразилась его какому-то вдохновенному виду.
Утром он, как всегда, уныло, нехотя стал собираться в школу. Нехотя натягивал брюки, слонялся по квартире, явно оттягивая время. Жалко было смотреть на него: как на каторгу отправляется. Ничего не имея в виду, так просто, чтоб подбодрить его, Оксана сказала:
— Сейчас тысячи детей собираются в школу. И Андрюша, и Славик, и Вика.
— Какая Вика? — быстро спросил Кузя.
— Какая же еще? С первого подъезда. С которой ты вчера разговаривал.
И ошарашенно стала следить, как заторопился Кузя. Он наскоро проглотил завтрак — Оксане пришлось его даже сдерживать — и лихорадочно стал хватать пальто, шарф, ботинки.
Они вышли вместе, и, пока шли к школе, Кузя сто раз успел оглянуться назад.
Но в раздевалке он опять скис. Оксана, кое-что намотав себе на ус из подслушанного вчера разговора, как бы между прочим, сказала:
— Я слышала, у вас в школе один мальчик стихи пишет, а по физкультуре у него двойка.
И увидела, что попала в цель. Кузя повеселел и довольно бодро зашагал вверх по лестнице.
Черт возьми, ругалась про себя Оксана, вот как приходится действовать, буквально настраивать на двойки. Правильно ли это? Педагогично? А если двойка не по рисованию, а по математике будет, тогда что? Тоже наплевать? Но ведь не убивать же себя из-за этих проклятых отметок?
Вечером, когда легли спать, она поделилась своими сомнениями с Николаем. Он долго молчал. Оксана чувствовала, что его этот вопрос всерьез обеспокоил и что он думает над ответом.
— Честно говоря — не знаю, что делать. Может, на классном собрании поднять этот вопрос? Или к директору пойти, раз ты учительнице не доверяешь.
— Нет, — запротестовала Оксана, — только не это. Заранее известно, что скажут и директор, и учительница, да и родители, — что надо подтягиваться, что надо развивать все стороны личности… Старая песня. Никто не поймет, что Кузе, чтоб мало-мальски научиться рисовать, надо тратить массу времени на это. Ну нет у него этих способностей. И вот я буду сидеть над ним с ремнем и заставлять часами рисовать, когда у него аллергия на карандаши и краски. А дура учителка смеется над его рисунками, причем вместе с классом.
Николай вспыхнул:
— Как смеется? Ты что?
— Да я же тебе говорила, только ты тогда внимания не обратил.
— Все. Завтра же пойду поговорю с ней.
— Поговоришь, а она потом будет зло вымещать на ребенке.
Николай все-таки сходил в школу. Пришел расстроенный и обмякший, видно уже перегорел по дороге домой.
— Ты представляешь: в классе сорок четыре ученика. Что она может с ними сделать? Она говорит, что дети у нее хором уроки отвечают.
— Что за глупости, как это хором? — удивилась Оксана.
— Я тоже сначала не понял. Объяснила: задает им на дом стихи, на другой день надо проверить, как они их выучили, — подымает весь класс, дирижирует и смотрит, кто запнулся.
— Мало ли, запнулся! Запнулся, а потом вспомнил.
— Откуда я знаю, — с досадой оборвал Николай. — Вижу только, что и ей нелегко.
— Ну хорошо, ей нелегко, а про Кузю ты все-таки говорил?
— Конечно, говорил.
— Ну?
— Ну, как ты и предвидела: у нас, мол, общеобразовательная школа и дети должны учиться делать все. Надо дома побольше помогать, и тэдэ и тэпэ. А если у него какие-то особые способности — отдавайте в специальную школу.
— Откуда же я знаю, куда его отдавать? Он стражем природы хочет быть, так что мне с ним — ехать искать биологическую школу?
Оксана чуть не ревела от досады и безвыходности. Николай пригладил ее волосы:
— Не расстраивайся, обойдется. Она все-таки усекла, о чем я толковал.
Оксана вдруг вспыхнула:
— Сколько раз просила: не трогай мои волосы. У меня в каждом волоске нерв сидит, а ты…
— Так побрей их! — разозлился и Николай. — Не нервы — дурь в каждом волоске.
Дернул с вешалки пальто и выскочил на улицу.
Оксана долго ревела, благо Кузи не было дома. Можно было даже тихонечко повыть: это как-то помогало. Как будто в груди медленно таял горячий ком.
А Кузя совсем переменился.
Если раньше его не очень тянуло во двор, то теперь он часами пропадал там. А если сидел дома, то чаще всего околачивался возле окна и вдруг летел к Оксане, просился гулять. Оксана без труда разгадала его секрет: все дело было в Вике. Стоило ей выйти во двор, и Кузя сразу торопился туда же.
Вика играла с подружками в классы, в мяч, в куклы, а Кузя стоял неподалеку со своим неразлучным автоматом и делал вид, что это он так играет, — может быть, он часовой и ему положено стоять на одном месте. Оксана видела, как он кидал быстрые взгляды на Вику, тут же отводя глаза в сторону.
Сначала ей смешно было наблюдать за этим, потом пришла досада: дурачок какой, стоит, мерзнет. Сколько Оксана ему ни говорила, чтоб он двигался, бегал, он стоял как приклеенный. Приходилось одевать его потеплее. А девочки даже и не замечали его.
Но все-таки им пришлось обратить на него внимание.
Они играли в мячик, мяч покатился по асфальту в сторону толстого задиры Лешки Смолина. Тот схватил мяч и стал подбрасывать высоко вверх. Мяч мог улететь на крышу гаража, откуда девочкам конечно бы не достать его, и они, как синички, стали налетать на Лешку,